Как рождался очерк "В Башкирской дивизии"
4 августа 1942 года в республиканской газете "Красная Башкирия" был напечатан очерк Константина Симонова "В Башкирской дивизии". До него никто еще не брался за тему о бессмертном подвиге шаймуратовцев. Кстати, генерал Минигали Шаймуратов родился 15 августа 1899 года, и этот очерк стал для него тогда своеобразным подарком. Вряд ли кто помнит, что очерк Константина Симонова "В Башкирской дивизии" в Уфе сразу же был отпечатан в типографии в виде книжечки-листовки размером в тридцать страниц и отправлен красноармейцам-башкирам на фронт. Но о том, как рождался очерк Симонова, помнит писатель-воин Ахтям Иксан. - Двадцать пятое июля 1942 года. Командир 275-го кавалерийского полка Тагир Таипович Кусимов и комиссар полка Сагит Рахматович Алибаев в добротном блиндаже обсуждали итоги вчерашнего короткого, но тяжелого боя. Вдруг в блиндаж забежал часовой и сообщил, что по дороге скачет группа всадников. Первым подъехал к блиндажу полковник Минигали Шаймуратов. А вот на высоком соловом коне - кто это? Это был известный писатель Константин Симонов. На коне он сидел умело, как настоящий конник. Минута узнавания... Специальный корреспондент газеты "Красная Звезда" Константин Симонов приехал в Башкирскую кавалерийскую дивизию, чтобы, как он выразился, на поле великой войны ознакомиться с боевыми действиями героических сынов Башкирии. Газета "Красная Звезда" еще 4 июля 1942 года поместила такую короткую заметку: "...Н. Кавалерийская часть смело вступает в схватки не только с пехотой, но и с танками врага, она уничтожила несколько танков и два батальона вражеской пехоты. Смелые налеты на немецкую пехоту совершают кавалеристы-башкиры под командованием товарища Шаймуратова". Симонов сказал, что много слышал о новой национальной кавалерийской дивизии и мечтал побывать в ней. И вот мечта осуществилась. Константин Симонов побывал во всех частях дивизии, встречался со многими солдатами, командирами эскадронов. Особенно долго задержался он в кавалерийском полку майора Нафикова. Писатель сказал, что свой очерк он хотел бы начать с башкирской народной песни. Пригласили кураиста и певца, Симонов с большим вниманием прослушал песню "Урал" и потом удачно использовал переведенный на русский язык текст ее в своем очерке. Прошло 64 года, но и сегодня очерк Константина Симонова "В Башкирской дивизии" звучит как гимн шаймуратовцам. "Из-за дальних долин поднимается белокаменный гребень Ирендыка. Много видят и всюду бывают джигит и его конь. Высоки на Урале горы, широки за Уралом степи. Воюют за землю свою и воду джигит и его конь". Гортанная протяжная песня несется над среднерусской степью. Горько пахнет пригретая солнцем полынь. Сладко пахнут степные цветы. Тонкий запах свежего сена несется от пожелтевшей сожженной травы. Песня длинна, как степная дорога, и широка, как сама степь. Далеко, за тысячу верст от мест, где они родились - в воронежской степи, под знойным солнцем юга, - поют башкирские джигиты свою старинную песню "Урал". Они сидят в узкой лощине у наблюдательного пункта, и рядом с ними торчат из своих глубоких "ласточкиных гнезд" длинные стволы противотанковых ружей, и лошади с коноводами пасутся подле, в глубокой расщелине, заросшей мелким степным кустарником. Полдневный жар, затишье; только слева, у ведущей в тыл дороги, изредка рвутся мины и пыльным клубом встает ссохшаяся горячая земля... Правнуки Салавата Юлаева, сражавшегося вместе с Пугачевым за свободу русской земли, снова воюют рядом с правнуками Пугачева за свободу и честь своей родины. Ибо есть один родной дом под Уфой, в предгорьях Урала, у Гарифуллы Гафарова, и есть другой родной дом под Воронежем, в степи, у Петра Коротеева, но нет одной родины - в Уфе и другой родины в Воронеже, а есть единственная и равная для всех, великая родина - Россия. Расплавленный жарой июльский день. Далеко позади остался Урал; на берегах узких степных речек идут кровавые бои с наступающими немцами. Немцы остановились, но бои не стихают. Каждый день и каждая ночь приносят новые жертвы. Деревни переходят из рук в руки, и по ночам над горизонтом встает зарево. То в конном, то в пешем строю дерутся башкиры. Уже многих нет. Уже никогда не получит писем из дома командир полка майор Нафиков. На исходе дня он проскакал за приказом в штаб дивизии. Полковник Шаймуратов вручил ему приказ и в последний раз долгим взглядом проводил своего любимца. Нафиков пришпорил гнедого дареного коня, и пыль завелась следом за цокнувшими по камням копытами. Небо заволокло тучами, и, уже судя по вечеру, ночь обещала быть черной, как сажа. Растянувшись цепочкой, дивизия задерживала немцев до подхода наших танков, но задерживать - значит драться, а драться - значит атаковать. Полковник приказал Нафикову ночной атакой вторгнуться в занятое немцами село. Рейд был опасным; поседевшего в боях полковника в дивизии все звали "папашей", а на войне долг отца посылать на самое опасное дело своих любимых сыновей. Полковник это знал и послал Нафикова. Пять километров ржаных полей отделяли рощу, где стянулся для прыжка полк, от села, где засели немцы. К девятому часу стало темно так, что и не видно рядом идущего человека. Полк пошел в атаку. На широком ржаном поле засели немецкие автоматчики. То стреляя в них, то сражая их молчаливой сталью, башкиры пробирались к селу. В такую ночь трудно управлять. Части полка в темноте зашли слева и справа и заняли соседние деревни и перелески, а сам Нафиков с полусотней собравшихся вокруг него бойцов ворвался в село. Это был ночной налет, жестокий и страшный своей неожиданностью. На улицах села сгрудились в кучу обозы и артиллерия. Немцы стреляли из чердаков, из подворотен, забивались в сараи, разбегались в рожь, лежали на черных улицах, молчащие, расстрелянные, изрубленные. Взрывы гранат короткими вспышками освещали улицы. С визгом летели осколки, и развороченные колеса, обломки повозок загораживали путь. Четыреста немцев было убито за ночь. Половина отряда Нафикова легла рядом с ними. Но когда начало светать, то оказалось, что не четыреста и пятьсот, а больше тысячи немцев было в селе, и не только оставшиеся в живых тридцать бойцов Нафикова увидели, что немцев за тысячу, но и тысяча немцев увидела, что в селе только тридцать кавалеристов. И немцы стали высыпать отовсюду: с чердаков, из подвалов, с задних дворов. Стояла сплошная трескотня автоматов. Нафиков решил пробраться во что бы то ни стало. На улицах села разгорелась рукопашная. Окружив своих раненых цепью бойцов, Нафиков приказал им отступать через последний свободный проулок, а сам с горстью автоматчиков стал прикрывать отход. Немцы стреляли снизу, сверху, со всех сторон. Все меньше людей оставалось вокруг него. Какой-то немецкий автоматчик выстрелил сзади, в спину. Автоматчика убили, но раненому Нафикову становилось все тяжелее идти. Он двигался, отстреливаясь и останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Горло пересохло, хотелось пить. На улице совсем рассвело. Группа бойцов, отход которой он прикрывал, уже выбралась из села в рожь и была в сравнительной безопасности. Но ему самому с горстью оставшихся в живых нужно было пройти еще несколько домов, а двигаться было все труднее. Он истекал кровью. Наконец, рядом осталось всего два автоматчика - Абсалямов и Юдашбаев. Майор уже несколько раз падал и снова поднимался. Бойцы взяли его на руки и понесли. В конце деревни, выскочив из-за дома, немцы открыли по ним огонь из автоматов. Все трое упали на землю, и майор, не выпускавший автомата, скрипнув зубами, упер его в раненую руку и лежа дал несколько очередей. Немцы упали. Абсалямов и Юдашбаев снова приподняли и понесли майора. Через минуту новая пуля доконала его. Он неподвижно повис на руках бойцов, и они понесли его бездыханное тело по ржи, через крутые степные овраги. И они бы донесли его до своих, если бы на их пути у стежки не лежал тяжело раненный лейтенант Назыров. Он стонал, бредил и истекал кровью. Они не смогли нести двоих и, как ни любили своего майора, но живого предпочли мертвому. Они положили тело майора в овраге и накрыли от чужих глаз ветвями кустарника и колосьями, а потом, пригибаясь под нулями, понесли раненого лейтенанта. Ночью Абсалямов и Юдашбаев с тремя разведчиками отправились через вражеские цепи за телом своего командира. Они не нашли его в первую ночь, они не нашли его во вторую ночь. На третью ночь они решили найти во что бы то ни стало, а когда люди решают сделать что-нибудь во что бы то ни стало, они или умирают, или делают. Так случилось и здесь. А в дивизионном госпитале в эту ночь санитарка - депутат Верховного Совета Ахметова - отдала четыреста граммов своей крови обессилевшему лейтенанту Назырову, которого недаром вытащили из самого пекла боя Абсалямов и Юдашбаев. Так кончился этот бой, похожий на старую богатырскую сказку, бой семидесяти против тысячи... ...Вечерело. В штабе Шаймуратова у завешенного одеялом окна сидели над картой командиры. Они обсуждали план очередной ночной атаки. Неровный свет лампы освещал их широкоскулые бронзовые лица. А за деревней, у пруда, отбрасывая в воду вечерние тени, верхом на конях, нагишом, купались кавалеристы. Веселые парни из уральских деревень, они брызгались, свистели, гикали. Им было весело, им нравилось, что все-таки есть в их жестоком боевом дне одна минута, совсем не похожая на войну."
В 1977 году Константин Симонов в письме Ахтяму Иксану сказал: "Вспоминаю через 35 лет то героическое время и героических сынов башкирского народа. Слава всем им - и живым и мертвым! 1942-1977. Константин Симонов".
Юрий Узиков
Источник: http://www.bashvest.ru/showinf.php?id=13615 |